Все это было, и все это мы должны помнить… Была весна. Ее самый расцвет. В СССР только-только завершился первый год перестройки. Страна бурлила и жила ожиданием перемен, пьянела от гласности и трезвела от «борьбы с пьянством».
И в Беларуси, и на Крайнем Севере солнце в тот апрель жгло немилосердно. В отдельно взятом городке, имя которому Бобруйск, накануне Первомая в ожидании больших выходных люди в приподнятом настроении строили планы, грелись на солнышке, копались на дачах. И в северном поселке Муравленково, где в то время я работал в НГДУ «Суторминскнефть», тоже отступили морозы, капало с крыш, и обветренные бородачи не стесняясь улыбались солнцу.
И вдруг в поселке, одну треть которого составляли украинцы, а вторую – белорусы, заговорили о «Чернобыльской Хиросиме». Информацию о ней северяне получили по «вражьему» радио: то ли «Голос Америки», то ли русская редакция «Би-би-си» передали в эфир сообщение о пожаре и взрыве на атомной электростанции.
Там, на краю земли, оторванные от семей и лишенные связи с домом, мы верили – не верили «капиталистам», но ловили каждое сообщение об аварии. И эти западные сообщения становились все более угрожающими. А наши официальные источники глухо молчали. Те первые десять дней молчания после аварии были для нас, «белорусско-украинских северян», полны смятения, беспомощности и растерянности.
А на малой родине, как мне потом рассказали, люди были в еще большей панике от незнания реального положения дел и ситуации. По Бобруйску ползли косяки слухов, один ужаснее другого. Это есть нельзя, это – нельзя пить, на улице находиться опасно. Люди верили всему, что говорилось у подъездов, например, после дождя лужи покрылись желтым налетом от пыльцы, а говорили, что это радиация. Если пятак, приложенный ко лбу, не падает, а держится, – значит, доза радиации, полученная организмом, «зашкаливает». Если чешутся лицо и руки, а на майские праздники был на улице, значит «схватил» дозу. Говорили, чтобы защититься, нужно пить красное вино, ведь его дают подводникам, чтобы выводить из организма радиацию.
Из аптек внезапно исчез йод. Кто-то сказал, что его нужно пить по одной-две капли на стакан воды, чтобы защитить щитовидку от радиоактивного йода. И это, кстати, действительно впоследствии одним помогло избежать заболевания, а другим передозировка чистого йода наоборот спровоцировала проблемы со щитовидной железой.
Моей дочери тогда еще и года не исполнилось. Представляете, в какой панике была жена: чем кормить ребенка, когда вокруг все радиоактивное. Спасибо, выручили и спасли московские родственники. Они несколькими посылками и передачами прислали солидный запас импортных детских смесей, сухого молока, различных консервов.
На северах йод никто не скупал и не пил, но люди становились все более и более напуганными. И по Муравленково тоже начали ходить самые противоречивые и ужасные слухи, вплоть до того, что от взрыва на ЧАЭС многие города и селения в Беларуси и Украине превратились в подобие Хиросимы.
В те времена из под Полярного круга на родину, как в песне, «только самолетом можно было долететь». Да и то в аэропорту Ноябрьска надо было за месяц заказывать билеты. Но при первой же возможности многие из нас кинулись домой. Добирались, кто как мог, мне помог случай. Грузовым бортом без билета за наличный расчет летчики белорусского авиаотряда согласились добросить меня до Гомеля. Спасибо им за это…
А дома мои тревоги еще умножились тревогами близких. И все это на фоне молчания властей, словно не энергоблок атомной станции взорвался, а сгорел хлев в соседнем колхозе. Ни тебе рекомендаций, как себя вести, что можно и нужно есть, пить, чем кормить детей. Ни раздачи медикаментов, особенно того же калий йодида, запасы которого, как позже стало известно, в республике в несколько раз перекрывали возникшую после Чернобыля потребность.
И только через неделю или примерно десять страшных дней, которые потрясли весь мир, появились первые официальные сообщения о трагедии.
А потом в Бобруйск приехали первые переселенцы из зоны, которым в шестом микрорайоне выделили жилье, и по городу поползли новые слухи, мол, их вещи так «напитались» радиации, что даже многоэтажка, в которой их поселили, стала «радиоактивной» и по ночам светится…
…И вот уже 33 года минуло с того трагического дня. Ушли в прошлое былые страхи о липнувших ко лбу пятаках и желтом налете цветочной пыльцы на лужах. Мы сжились и свыклись с Чернобылем. О его жертвах, о тех, кто заработал в зоне лучевую болезнь и погиб от нее, говорят уже все меньше и меньше. Чернобыль стал обыденностью. Может это и правильно, может, так и надо, но все же хотя бы раз в год, 26 апреля, мы должны вспоминать тех, кто в первые минуты трагедии встал на ее пути, о тех героях, кто первыми прибыл тушить пожар на АЭС.
Валерий ЗИНОВСКИЙ (zinovskiyvya@belshina.by)
